Мазон защищает себя, защищая валенсийцев

Мало какие виды спорта могут быть опаснее, чем отказ уйти в отставку после того, как вы настаивали на том, что вы ее заслужили. В последующие месяцы человек теряет центр тяжести и, следовательно, ему становится труднее сохранять равновесие. Если же предоставить себя самому себе, то, учитывая жестокость, присущую политике, человек рискует совершить еще больше ошибок. Обратите внимание на Карлоса Масона в отеле Ritz в Мадриде, на форуме Новой экономики, на его мрачное появление в роскошной обстановке спустя несколько месяцев после даны: ни Фейхоо, ни Аюсо, шерифы ПП в столице, не были с ним. В Валенсии он избегает публичных мероприятий, чтобы его не освистали ; В Мадриде, где его будут любить, те, кто мог бы ему аплодировать, бегут от него.

Поэтому вполне понятно, что в этот понедельник Мазон, поддавшись безжалостному дрейфу, решил впервые продемонстрировать свой список звонков, начиная с 17:37 29 октября, когда уже шло заседание Cecopi и через два с половиной часа после того, как Женералитат запросил первое вмешательство UME. То есть, как будто до этого, в тот полдень, в то утро или накануне, еще не было объявлено тревоги и даже не было приостановки мероприятий собственными должностными лицами или приостановки занятий самим университетом. При детальном рассмотрении этих звонков неизвестно, были ли они раскрыты адвокатом защиты, как предполагалось, или прокурором. Мэру города Кульера, который даже не находится в эпицентре наводнения, звонят, и он говорит, что в том звонке он спрашивал о дождях, но в Кульере дождя не было. И теперь известно, что в 19:43 он еще не был в Чекопи, поскольку один из звонков, который он показал, был сделан консультанту по чрезвычайным ситуациям, который был там . До сих пор считалось, что она опоздала, сильно, где-то в 7:30 вечера: ну, нет, если только она не позвала ее, взяв с собой, что тоже может быть правдой: есть люди, которые делают все, чтобы не смотреть друг другу в лицо.

Однако, возможно, самое худшее — это не смущающее движение в защиту Масона, а популистская насмешка над ним, когда он переезжает на 400 километров от Валенсии, чтобы сказать, что он не проводит там ни секунды, защищая себя, а защищая валенсийцев. Где бы у него ни просили объяснений, в парламенте он их не дает; там, где их не просят, в Ритце, он их даст. И он излагает их так подробно, что, очевидно, они ему вредят. То, что он защищает валенсийцев с той же решимостью и удачей, с которой защищает себя, было ясно еще в тот день. То, что валенсийцев необходимо защищать от него, известно даже его собственной партии, которая покинула его с обычным налетом беспринципного отчаяния, который царит над теми, кто позволяет себе пасть или бросает их на произвол судьбы. В конце концов, есть и лучшие способы завершить политическую карьеру, чем продлевать, не говоря уже о гастролях, память о своем руководстве в Дане, и он тоже должен это понимать.